Неделя до экзаменов битва с аппендицитом

5 августа. На календаре лето в самом разгаре, но для меня это было время напряжённого ожидания — ровно неделя до вступительных экзаменов в университет. Утро началось странно: тяжесть в животе, ничего серьёзного, просто немного дискомфортно. Подумал, что это, может, газы или что-то съел не то. Боли не было, только неприятное ощущение. Решил не зацикливаться, сходил в туалет — вроде стало полегче. Лёг досыпать.

Проснулся спустя пару часов, и что-то было уже не так. Тяжесть переместилась ниже пупка, но боли всё равно не чувствовал. Тут я уже начал задумываться: а вдруг что-то серьёзное? Аппендицит? Но ведь я слышал, что его трудно спутать с чем-то другим: сильная боль, резь — у меня же ничего такого. Решил походить, отвлечься. Однако через несколько часов начала подниматься температура. В голове вспыхнул сигнал тревоги: что-то точно не так. Складываю два и два — нужно вызывать скорую.

Скорая приехала быстро. Фельдшер с хмурым лицом пощупал живот, ладони резко отдёргивал после нажатий. "Не болит?" — спросил он, а я честно ответил, что нет, только тяжесть и температура. Но его это не убедило: “Поедем в больницу, лучше не рисковать”. Меня быстро оформили, взяли анализы. Хирург, изучая результаты, сказал: "Ждать не будем. Скорее всего, это аппендицит, но нужно будет вскрыть и убедиться. Если это действительно он — удалим, а если просто судороги или другой сбой — зашьём обратно. Через пару дней выпишем".

На этом этапе я начал нервничать. Подписал бумаги, где было написано что-то о возможных рисках. Пришёл анестезиолог, спокойным голосом объяснил детали наркоза, уточнил, что, если что-то пойдёт не так, меня могут забрать в реанимацию. Я кивнул, но тут внезапно почувствовал волну тошноты. Прервав врача, попросил тазик и начал блевать. Боль всё ещё не появлялась, но температура и тошнота усиливались.

Меня перевели в палату, дали бритву, чтобы подготовиться к операции. Рядом лежал парнишка лет тринадцати. Он корчился от боли, ходил согнувшись креветкой. Я смотрел на него и невольно сравнивал наши состояния. "Вот это аппендицит", — думал я, глядя на его мучения. Его забрали в операционную первым.

Когда настала моя очередь, я уже немного смирился с неизбежным. Помню, как анестезиолог попросил считать до десяти. На цифре семь я провалился в глубокий сон. Следующее, что я помню — яркий свет палаты, гул голосов. Проснулся уже прооперированный.

Симптомы начали проявляться около шести утра, а операция была завершена к одиннадцати вечера. На утро после операции меня разбудили и заставили встать. Это было неописуемо странное ощущение: внутри всё словно заново расставили по местам. Особенно раздражал дренаж — трубка, уходящая из живота. Когда я сел на кровать, почувствовал, как она двигается внутри, словно по каким-то невидимым коридорам. Меня передёрнуло от этого ощущения, но деваться было некуда. К счастью, дренаж сняли уже в тот же день.

Врач рассказал, что у меня был созревший острый аппендицит, в отличие от того парня, у которого оказался гангренозный. Ему пришлось сложнее: дренаж сняли только через три-четыре дня, и он продолжал лежать, свернувшись креветкой. Я же старался ходить как можно больше. Каждый шаг давался непросто, но я понимал, что это важно для восстановления. К тому же августовский воздух манил — хотелось вдохнуть его полной грудью.

К 12 августа, ровно через неделю, я уже сидел в приёмной университета. Перемотанный, с шрамами и воспоминаниями о больнице, писал вступительные экзамены. И знаете что? Я поступил. Этот день стал для меня символом победы — над обстоятельствами, страхом и самим собой.